Годовщина гибели «Полесска»

17 сентября 1993 года – одна из самых трагических дат в истории Балтийского морского пароходства: в этот день на переходе из Южной Америки в Африку затонул т/х «Полесск». Из 30 человек, находившихся на борту, выжил только один – старший моторист Юрий Алтухов, которого сегодня тоже нет в живых – он скончался 29 июля 2000 года.

Профсоюз помог вдове установить достойный памятник на могиле моряка. Юрий Алтухов покоится в Санкт-Петербурге на Волковском кладбище, совсем недалеко от церкви. Мемориал всем погибшим морякам т/х «Полесск» установлен на Серафимовском кладбище. Сюда каждый год приходят близкие и родные членов экипажа, чтобы возложить цветы и венки под именами тех, для кого тот роковой рейс стал последним.

В память о гибели «Полесска» Балтийская региональная организация Российского профсоюза моряков опубликовала материал 2011 года, повествующий о трагедии на основе сохранившейся в ее архивах видеозаписи.

Всем смертям назло

«Комсомолец Киргизии», «Механик Тарасов» и «Полесск» прочно ассоциируются в памяти многих моряков, работавших в Балтийском морском пароходстве, с трагедией: все три судна, как известно, погибли. С последними двумя пароходами судьба обошлась особенно жестоко, ибо выжили там единицы. На «Полесске» только чудо спасло от смерти старшего моториста Юрия Владимировича Алтухова. Он не только вырвался из цепких объятий старухи с клюкой, но и рассказал на «пленку» о последних часах и минутах гибели парохода вместе с экипажем.

Сохранившаяся в архивах Балтийской территориальной организации Российского профсоюза моряков запись – еще одно доказательство того, как стихия бывает безжалостна к морякам. Она легла в основу рассказа о последних мгновениях жизни парохода и моряков. Однако в нем нет ответов о причинах, приведших к катастрофе – это повествование в знак памяти о тех, кто никогда уже не вернется домой из рейса.

Ничто не предвещало трагедии

Ни Юрий Алтухов, ни двадцать девять его товарищей, оказавшихся в далеком 1993 году на борту российского сухогруза «Полесск» Балтийского морского пароходства, и предположить не могли, чем обернется очередной рейс, который стал практически для всех из них последним. Беда случилась в Южной Атлантике, когда судно попало в жесточайший шторм.

Ю. Алтухов: «11 сентября мы вышли из порта Буэнос-Айрес. Судно было загружено полностью: в трюмах костная мука, трубы. На палубе – генгруз: контейнеры, конструкции. Мы пересекали Атлантику сороковыми широтами, а это район неспокойный.  В течение недели шли довольно-таки спокойно. Судно вело себя очень хорошо, устойчиво. Ничто не предсказывало трагедии. Все резко изменилось 16 сентября, когда начался шторм, усиливающийся с каждой минутой. В районе 9:30–10 часов вечера судно вдруг получило резкую раскачку: на правый борт – на левый, на правый – на левый. Потом ушло на правый, и с правого борта не вернулось на ровный киль. Крен получился градусов примерно на тридцать. В общем, на палубе уже стоять было невозможно, если не опереться на что-то».

Через несколько минут прозвучал сигнал общесудовой тревоги, и экипаж приступил к проведению мероприятий по спасению судна. Причем не все моряки до конца понимали, что положение действительно бедственное.

Ю. Алхтухов: «Четвертый механик занимался откачками. Пробовали, по команде с мостика, перекачку балласта и топлива, чтобы как-то выровняться. Потом у нас начала срабатывать сигнализация на поршневую воду. Периодически заскакивали в ЦПУ, где встречались и получали команды. Машина продолжала работать: от этого как-то все постепенно успокоилось. Экипаж пришел в себя и начал думать о спасательных средствах».

Старший моторист Алтухов заскочил в свою каюту, схватил гидрокостюм, спасательный жилет, свитер, теплые кроссовки. Он быстро надел все это и выглянул в иллюминатор: фальшборт уже даже при качке не высвечивался. Затем Юрий вышел на ботдек, где уже находилось несколько человек в гидрокостюмах. До этого он все время был в машинном отделении, и еще толком не понимал, насколько серьезная ситуация. Большой крен и качка, конечно, чувствовались, но в «машине» было сухо, тепло, и не видно, что делается вокруг. Только сейчас ему стало ясно, что судно терпит настоящее бедствие.

Даже когда остановилась машина – накрылись вспомогательные механизмы, экипаж пытался бороться за судно, хотя все уже понимали, что его не спасти. Последняя запись, сделанная с трудом найденным карандашом в вахтенном журнале, гласила: машина остановилась в 02:10 17 сентября 1993 года.

Мечта наша была – плотик увидеть спасательный

Все моряки собрались на главной палубе. То, что происходило с судном и экипажем далее, наверное, сродни катастрофе со всем известным «Титаником». Правда, в меньших масштабах.

Ю. Алтухов: «…И тут судно легло надстройкой на борт. Мы лезем на него: это буквально на фальшборт подтягиваешься. Главное – удержаться там. Некоторые срываются и скатываются вниз под уклон. В голове проносится: куда перебираться ближе, к носу или корме? К корме – тут винт видно, если еще будет судно переворачиваться, может стукнуть. Потом пароход вдруг резко пошел вниз, с ускорением и под углом, с огнями, что я запомнил. Тут такая кутерьма, брызги, низкочастотный гул, как бы выдох: «Ух!» Очень сильно это запечатлелось в памяти. И брызги! Я оказался на поверхности воды, всплыл безо всяких усилий. Глубоко я никуда не попадал, воздуха мне вполне хватило.

Страха я абсолютно никакого не испытал. Постоянно находишься на поверхности воды, какие бы волны ни были, словно поплавок. Вот тут вода крутит – чувствуется. Контейнер раз мимо меня пронесся. Я за него рукой зацепился. Потом подумал: какой смысл, он меня еще и шарахнет, и все равно затонет. Так что я его отпустил. Огоньки вокруг мелькали, разговор тоже, какие-то крики. Еще такое ощущение, что стало светлее, потому что когда с борта на воду смотришь – сплошная темнота, а здесь было довольно светло, потому что свет идет с воды».

Минут через пятнадцать Юрия Алтухова и токаря Юру Александрова буквально столкнуло друг с другом, даже подгребать не пришлось. Они сцепились карабинами со спасательных поясов, что потом помогло поднять обоих на борт судна, пришедшего на помощь.

Ю. Алтухов: «Где-то под самое утро – уже немножечко начало светать – мы увидели еще двоих: они держались за два бруса с аварийного имущества. Подгребая, подплыли к ним. Это оказался начальник радиостанции и матрос. Нас стало четверо. В основном говорили о том, кто как спасся, кто чего слышал. Начальник радиостанции находился в подавленном состоянии. Он только отвечал на вопросы, если задавали. Спросили у него, подали ли SOS? Он сказал, что подали. А как суда вокруг, есть? Он говорит, что есть. Наше судно вышло из Бразилии, взяло курс на нас. Он меня, конечно, не особо обрадовал, потому что пароходу до нас неделя ходу. Одна надежда – на суда вокруг. Ну, и мечта наша была – плотик увидеть. Вообще, разглядеть что-либо в темноте не представлялось возможным: все время находишься будто в какой-то яме, в которой тебя то и дело подбрасывает вверх. Ориентир теряешь: ни луны, ни солнца – одна сплошная дымка».

«Живой?» – «Живой!»

Спустя некоторое время, уже днем, к четверым морякам присоединились еще двое – буфетчик и помощник механика. Все взбодрились после того, как услышали гул приближающегося самолета береговой охраны. Значит их ищут! С самолета заметили моряков: даже моргнули фарами. Сделав три круга, крылатая машина улетела. Потом она будет еще прилетать к морякам, даже сбрасывать что-то для них, но слишком далеко от обессиленных членов экипажа. В конце концов самолет приведет судно, но к тому времени из шестерых в живых останется лишь один моряк.

Ю. Алтухов: «Мы друг друга окликивали: «Живой?» – «Живой!» Первым умер начальник радиостанции. Особо об этом разговоров у нас не было: сказали, что начальник – все! Через некоторое время умер матрос: он вдруг задергался: «Ой, ребята, – говорит. – Плохо мне, плохо!» Смех у него начался истерический, и все – затих. Я не знаю, как свои чувства выражать – страха, что рядом с тобой покойник, или особой жалости, что рядом товарищ умер, не было никакого. Все чувства абсолютно притупились – наверное, защитная реакция организма сработала. Единственное, что испытывал, так это страх и жалость к семье. Думал о том, как моим плохо будет. Останутся ведь дети, жена, отец, мать…»

Постепенно стало смеркаться. Юрий Алтухов уже не надеялся пережить ночь. Друг с другом практически никто не разговаривал. Лишь продолжали перекличку: «Живой?» – «Живой!»

Ю. Алтухов: «Ночью несколько раз шел сильный град. Когда он начинался, то сразу становилось очень холодно: град некоторое время оставался на поверхности воды, потом быстро таял и превращался в сплошную пленку, которая держалась на поверхности. Я приспускал ноги вниз – там теплей казалось. И все время находился в таком состоянии, будто по телу разливается тепло, и тебе хорошо. Но я по литературе знаю, что с этим ощущением связано обморожение. Главное, попытаться чем-то отвлечься, что-то сделать, предпринять, иначе заснешь и… Вспомнил вдруг Бога. Хоть я атеист, так подумалось: если ты есть, Господи, помоги!»

Под утро в живых остались только двое – Алтухов и Александров. У последнего очень сильно замерзли ноги. Самолет появился часов в 9–10, сделал несколько кругов, сбросил фальшфейер и помигал фарами: дал понять, что видит моряков. Потом опять улетел. Часа через два он вновь появился и запустил в определенном направлении две ракеты, подсказывая нужный курс спешившему на помощь судну.

Ю. Алтухов: «Юра, все! Спасены, говорю! Увидели мы судно: сразу такая махина вырастает перед тобой. Подошли к нам. По борту у них были натянуты грузовые сетки, те, что между причалом и судном ставят при погрузке, и много людей там. Они кидают выброски, пытаешься за них ухватиться, а все никак. Страх был от того, что перед тобой огромная стена металлическая. Думаешь: волной как шмякнет и разобьет. Первый заход, когда они пытались боком подойти, ничего не дал. Они снова развернулись, зашли уже на нас полностью штевнем, и мы оказались по правому борту. Все люди на правый борт перескочили. Тоже кидали выброски, но до нас они не долетали. Постепенно действует «отжим», что тебя опять от парохода уносит. Когда уже делали четвертый заход, я говорю: «Юра, тоже помогай!» Но он здесь совсем уже ослаб, говорит: «Нет, все, у меня уже сил никаких нет». Наконец, мне удалось одну выброску схватить руками. Чувствую, не удержу. Я ее намотал крепко на руку и все, больше ничего не помню».

Дринк! Дринк!

Очнулся старший моторист Алтухов уже на судне. Вокруг него суетились чужестранцы. Он совершенно не понимал, где находится.

Ю. Алтухов: «Думаю: куда же я мог так влипнуть? Но гляжу, люди как-то доброжелательно ко мне относятся, протягивают кто воду, кто печенье, кто пепси-колу разную. Я пью-пью-пью, и опять теряю сознание – то ли уснул, то ли вырубился. Потом опять просыпаюсь. Слышу: «Дринк! Дринк!» Предлагают мне пить, и я опять пью, много пью всего. «Пепси-Колу» мне суют, поскольку оказалось, что мои первые слова были «Пепси», – вот они мне ее и давали».

Постепенно Юрий пришел в себя. Он понял, где находится, и ощутил чувство радости от того, что жив. Ему стали задавать вопросы, кто он по фамилии, по должности, с какого судна… Как только все выяснилось, сразу дали телеграмму в Ленинград родственникам.  Затем ему сообщили, что друг, с которым он был в одной связке, погиб.

Ю. Алтухов: «Я узнал, что когда меня подняли, я дышал ровно, но был без сознания. А Юра…  У него хрип какой-то появился, несколько раз он вздохнул, и все – затих. Они ему делали искусственное дыхание и массаж сердца, но не удалось спасти. В дальнейшей беседе капитан сказал, что с момента принятия аварийного сигнала SOS, когда судно уже затонуло, до поднятия нас на борт прошло 34 часа».

Алтухова доставили в Кейптаун, а оттуда уже он полетел самолетом в Лондон и затем – в родной Ленинград, где его с нетерпением ждала семья. Последствия катастрофы больно ударили по его здоровью: он прожил всего 7 лет после катастрофы. Так трагично закончилась история т/х «Полесск» и моряков, отправившихся на нем в свой последний рейс.

По материалам БТО РПСМ